Роман = Метро. Мир души и пространство смыслов - Ирина Владыкина

Кому это сейчас интересно? А на Кэт он твою так смотрел, раздевал глазами. Но она не сдалась нет, хотя бы, наверное, сдалась, если бы денег у него побольше было. Перстень ей новый с изумрудом там прямо один любитель искусства подарил, так она пошла с ним в покои. Да-с.

– Замолчи. Не хочу тебя больше слушать. Ты пришел зачем? Гадости мне рассказывать?

– Эх, брат! Наивный ты какой! Да зачем тебе нужна эта краля престарелая, когда гимназисток полно, бесплатно, на все согласных. Да и ладно бы давала она тебе тела своего белого, а то так, волочишься за ней и все. Все деньги на цветы извел.

Петр молчал, ему было никак.

– Пустое это все, ты лучше расскажи, билеты достал на «Маскарад»?

– Ну а как же – обижаешь. Ты ж знаешь, что папашка мой тусуется с этими театралами. Бесполезные они все, да. На завод бы пошли.

– Ну а ты так тоже. Что ты сделал в своей бесполезной жизни?

– Я-то? Эх, ты! Я ж без пяти минут юридических дел мастер. Такие, брат, как я, всем нужны. А то, что папашка мой – буржуй, так это кого интересует? Новая власть придет, вышлют его на все четыре стороны. И заживем. Такие, как я, им нужны будут. Ага. Билетик держи. Ну все я помчался, у меня еще одна гимназисточка несговорчивая по плану. И ей билетик достал. Эллочкой зовут.

Петр лежал и смотрел на билет. Он должен был оказаться на этом чертовом спектакле. Только вот врачи не хотели его выпускать. Уж больно опасно это было. Мог и не вернуться. Но он там будет, обязательно будет. Ведь она ждет его, его несравненная Кэт. Не то что там какая-то Эллочка.

А Эллочка? Что Эллочка? Эллочка сидела в первом ряду зала Александринского театр, 26 февраля 1917 года. Восхищению ее не было предела. «Маскарад». Она уже не думала о том, чем ей придется расплачиваться за этот бесценный билет, который невозможно было достать ни за какие деньги, которых у нее впрочем вдоволь никогда не водилось. Она не понимала, сколько времени прошло после начала спектакля, времени не существовало. Было только щедрое великолепие, смешанное со скрупулезной точностью.

Каждая эмоция актеров, каждое их движение, неожиданная смена мизансцен и магическая игра роскошных и жутких занавесов разрывали пространство на куски. И эта музыка! Маски, свечи, зеркала. Роскошь в сочетании с изысканностью. Спектакль был вызывающе, избыточно красив. И в этой избыточной красоте наклевывалось что-то зловещее, неуловимо затягивающие. Ощущение ада происходящего со сцены накатывало на зрительный зал. Зрители и актеры были в едином пространстве. И была во всем этом какая-то чертовщина, какие-то параллельные миры с их бесконечными коридорами и переходами. А за стенами театра намечалась всеобщая забастовка. Но даже это было сейчас не важно. Важен был «Маскарад» и тема призрачности настоящего, которая в каждой детали спектакля кричала о себе. И Эллочка искала этот маскарад в себе, в сидящем рядом и ерзающим в красном кресле Романе, в тех, кто сзади, тех, кто впереди, справа и слева. Выставляются напоказ мнимые страсти, а настоящие чувства скрыты под масками искусных декораций. Роли. Игра, так свойственная человеку как виду, затягивала в себя, заменяла собою жизнь. Люди играли в любовь, во власть. Агрессия. Забава от скуки, маскарадная шутка оборачиваются настоящей трагедией, заканчиваются смертью. Карты, маски, занавесы. И во всем этом вырисовывался образ Неизвестного, который стал главным героем спектакля. Не Арбенин, нет. Мистический образ рока, неотвратимого хаоса, который правит всем этим вселенским карнавалом. Арбенин, дерзко вступивший в столкновение со светом, – всего лишь игрушка в руках судьбы, и участь его предрешена. Двойственность, двоемирие, где реальность на поверку оказывается призрачной иллюзией, где не понять, когда нет маски, и когда она на лице у действующих лиц «Маскарада». Так слиты грани: маскарада, страшной жизни, света.

Эллочка была так взволнованна, что казалось, лишится чувств. Но тело ее отреагировало по-другом. Сильное напряжение сменилось теплыми волнами, толчками раскатывающимися по ее телу, очень сильными, до невыносимости приятными, где-то внутри внизу ее живота. И немного слабее, но более мягко разлились по всему телу. Это был первый в жизни Эллочки оргазм.

А Петр так и не смог встать с кровати. Он попытался, но тело его не слушалось. Несколько минут он заливисто кашлял, а потом задохнулся. Последними его словами были: «Кэт, я иду к тебе».

Толчок. В голове гул – как будто тысячи паровозов начали свой бешеный железный ход. А может, это и не в голове гул вовсе, а где-то в необъятных просторах Вселенной.

***

«Кэт, я иду к тебе», – Петр очнулся от невероятно громкого своего шепота. Как-то он выполз на холодный снег. Он лежал на нем, как на холодном покрывале асфальта, запорошенном снегом, впереди красавалась красная буква «М» и звездочка-станция-звездочка-метро-звездочка-новослободская. Сооружено звездочка-1949-звездочка-1951-звездочка.

Как он оказался тут, он не помнил. Но оказался правильно. Потому что следующий его заказ был на зеленой ветке. Нужно опять зайти в подземку и сесть на электропоезд. А эта Кэт невероятно похожа на ту женщину с фотографии в доме Офелии и на саму Офелию тоже, малость помолодевшую.

В кармане его куртки затрезвонил телефон.

Глава 2. «Сокол»

Петр посмотрел на экран телефона – «Настя». Автоматически он нажал на зеленую трубочку.

– Привет. Это я. Я тебе вот зачем звоню…

И мысли Петра пошли блуждать стройным хороводом вокруг всего, чего угодно, кроме того, о чем говорила Настя. Он силился ее услышать, но у него не получалось, как будто в голове стояла программа «Ты ее не слышишь».

«Это что-то новенькое», – подумал Петр. Выход из депрессии раньше отмечался по-другому. Все было серое, вонючее и тупое. Но глухим он был в первый раз.

У Петра было три состояния его жизненной линейки: безудержный трэш, жизнь-говно и все-равно-никак.

«Все-равно-никак» было больше, оно могло длиться месяцами, иногда неделями. Какой-то периодичности в смене этих состояний он не наблюдал, хотя все время пытался поймать закономерность. Может быть, она и была, но чтобы разгадать эту загадку, нужно подойти с другой стороны. Он считал и так, и эдак, делил, умножал, вычитал, даже пробовал дифференциальные уравнения, пытался использовать нейронную сеть, но так и не смог ее освоить. Но к красивой картинке не приходил. Закономерность была, это точно, он знал это всегда. С тех пор, как осознал, что есть только три этих состояния. Если бы не было, то и Петра бы не было. Он даже на мехмат пошел, чтобы понять это уравнение его жизни. Иногда казалось, что он вот-вот и найдет ответ, но какая-нибудь последняя цифра выходила из красивой системы уродливым боком. И теория рушилась.

Вот, это уравнение показалось ему самым близким к истинной картине, но, к сожалению, должен был быть еще один элемент, чтобы все сошлось. Не сходилось! Не сходилось!

Это «все-равно-никак» – какое-то состояние куколки. Тебя ничего не волнует. Ты сидишь в своем коконе в виде желе и просто живешь. Даже перемен никаких не ждешь, ты просто кисель, природный физиологический кисель. И не важно, что у тебя есть руки-ноги, знакомые, работа и передача“Рейтинг выживания в дикой природе», которую ты с завидной регулярностью смотришь по телевизору, ты кисель. И тебя ничего и никто не волнуют.

Он встречался с Настей, занимался с ней сексом, ел, спал, работал, ездил в метро, писал письма маме, большие, в две страницы А4 двенадцатым шрифтом, читал статьи на «Хабре». Но внутри него происходило загустение природного субстрата. Душа его была бесцветной, иногда ровных светлых тонов. Постепенно она темнела, и тогда Петр выдавал разного рода идеи-рисунки, рисунки устройства мира и человеческих отношений. Внутри себя он был не подвижен, его эмоции были ровными, его ничего не радовало и не волновало. Иногда он шевелил брюшком, ничего не воспринимал, однако дышал, испарял пустые, никому не нужные слова и мысли, мало зарабатывал, расходуя накопленные в предыдущий период «мир-говно» ресурсы. Одним словом, получал необходимую для внутренних изменений энергию. Менялся не только он, менялся весь мир вокруг него. А изменения эти значительны. «Ровно-никак» было трамплином от «жизнь говно» к «невероятный трэш». Требовалась коренная перестройка из гусеницы в бабочку. Только вот трамплин для изменений занимал времени гораздо больше, чем наслаждение самими изменениями. Даже для незначительных движений в его картине мира, а уж тем более в его внутреннем мировосприятии, требовался этот трехступенчатый цикл.

Подобные преобразования происходят в фазе куколки и начинаются с распада органов гусеницы. Они превращаются в жидкую массу, состоящую из обогащенной продуктами распада крови. Процесс захватывает пищеварительную систему и мышцы (поэтому куколка неподвижна), но развитие нервной и половой систем не прерывается. На следующем этапе метаморфозы образуются органы взрослой бабочки. Обычно развитие насекомого в куколке продолжается 2—3 недели. Но у зимующих куколок, а также в неблагоприятных условиях, например при засухе, этот период продлевается до нескольких месяцев.